К началу девяностых начал иссякать золотой запас России. Почти одновременно, в результате финансовой либерализации, в тысячи и тысячи раз подскочили цены на энергоносители. Себестоимость добытого грамма выросла на порядок, и правительство фактически отказалось закупать у отечественных золотодобытчиков «слишком дорогой» металл. Чуть позже, под маркой «реструктуризации золотодобывающей промышленности», началась фактическая ликвидация крупнейших золотых приисков. Особенно на Северо-Востоке России. Люди, населяющие приисковые поселки, остались без работы, тепла, продуктов и медицинского обслуживания. Не стала исключением и Якутия. По данным Госдумы РФ, в конце 1998-го, через год после официального закрытия девяти «золотых» поселков, в них еще проживали 4696 человек. В том числе 958 детей. Год 2000-й — процесс вымирания продолжается. Широта острова Врангеля — семидесятая параллель. Республика Саха (Якутия)... Перед прилавком стоит женщина с мальчиком. Смотрит на товар с ценниками: килограмм вареной колбасы — 130 рублей, сухого молока — 110, яблок — 60, мандарин — 55. О шоколадных конфетах и говорить нечего. А пятилетний пацан чуть не плачет: «Мама, не покупай ничего. Давай лучше деньги накопим и уедем отсюда». ...Усть-Янский улус. Поселок Северный. Это не окраина России. Это совсем другая планета.
Последний звонок в Северном — базовом поселке золотодобытчиков — прозвенел шесть лет назад. В 1994 году, когда обанкротили горно-обогатительный комбинат «Куларзолото». Сегодня и в Якутске, и в Депутатском, столице Устьянья, немало кающихся: «Погорячились. Время было такое — первый раз банкротили, вот и снесли под основание. А мог бы жить и жить». Дело сделано, и сожалеть можно сколько угодно. Зато, когда гробили одно из крупнейших в Заполярье предприятий, о 170 с лишним тоннах добытого комбинатом золота, понятно, никто и не вспомнил. А в Центробанке России чем думали? Всерьез рассчитывали на пополнение золотовалютных резервов страны? Молодцы, хорошо рассчитали. Последнего кредита — на три месяца да под 260 процентов годовых — хватило как раз, чтобы комбинат загнулся окончательно. «Вы подумайте! — трясли своими выкладками сторонники закрытия. — Комбинат снизил объем годовой золотодобычи до тонны металла». Не спорю — снизил. И даже в десять раз. Но не забудем и то, что в лучшие для комбината годы на золоте снимали же одни «сливки». «Сливки» поиссякли. Добыча усложнилась. Последнему бичу было понятно, что для увеличения объемов требовались новые технологии, новые вложения. Но власть и сейчас больше любит брать, чем давать. А тогда, в 1994 году, тем более. Деньги нашли только на ликвидацию. Почему? Да потому, что банкротство в России — самое что ни на есть золотое дно. И потянулось. Конец Кулара оценили в 64 миллиарда старыми. Потом Черномырдин на инфляцию еще 50 подкинул. Потом еще... Народ загружал в контейнера остатки былого благополучия, ждал расчета и митинговал на кухнях. Районные власти отбрехивались. Удачно. По завершении куларской эпопеи глава администрации Усть-Янского улуса Григорий Полушкин пошел на повышение в Якутск, поближе к основным республиканским финансовым потокам. А многообещающая фраза, сегодня уже классическая: «Вы сюда с одним чемоданом приехали — с одним чемоданом и уедете», утратив свое авторство, стала частью устьянского народного фольклора.
Кому на материке придет в голову прикрывать батарею отопления стареньким одеялом? А в Северном это необходимо, как, например, окно на зиму законопатить. С апреля 1999 года поселок окончательно зажил в аварийном режиме. С перерывом на короткое полярное лето. Все что могло — замерзло: водопровод, система отопления, канализация. Этой зимой Северный наконец-то замелькал в сводках МЧС вместе с другими размороженными поселками Устьянья — Нижнеянском, Усть-Куйгой, Казачьим. Чадящая сварная «буржуйка», очереди у водовозок и глыбы льда «на чай» окончательно стали нормой местного быта. Медсестры из поселковой больницы показывали мне огрубевшие от мозолей руки и объясняли, что ВВС — это не военно-воздушные силы, а ведерно-выносная система. Комиссии составляли протоколы. Народ устало матерился. Это был крик души. В бассейнах Яны, Индигирки, Колымы — трех великих рек Северо-Востока России — заканчивался распад уникальной цивилизации, которую на обломках сталинской эпохи создали освободившиеся каторжники и инженеры-романтики. Это была отдельная страна, живущая по жестким, но отличным от законов метрополии принципам — отвечай за слово, работай, не будь «дешевкой». Власть никогда не была в восторге от заполярной вольницы, но терпела. Просто местные партработники ловко направляли буйную энергию северян в нужное русло — стране был нужен металл. Когда же приоритетом в отечественной экономике стали банковские махинации, посреднические операции и близость к бюджету, то независимость и профессионализм — качества, с которыми в былые времена мирился даже последний самодур, — для новой жизни стали большим недостатком. При дележке пирога беспроблемное существование мог обеспечить только гибкий позвоночник.
...С Любой и Сашей Талменевыми я познакомился почти сразу же после моего приезда в Северный. За полчаса до нашей встречи у обледеневшего контейнера я, слегка обалдевший от перелета и четырехчасовой гонки по зимнику, под прощальное «со своих денег не берем, будь здоров» вывалился из душной кабины «уазика». История Талменевых для Севера вполне обычная. Такие любили описывать в комсомольско-производственных романах соцреализма. Двадцать пять лет назад то ли они выбрали Кулар, то ли Кулар выбрал их. Одним словом, расстелили карту. Выбрали несколько точек за Полярным кругом. Разослали письма. Первый ответ пришел с Кулара: «Есть работа. Приезжайте». Приехали. Устроились. Люба работала воспитателем в детском саду. Саша вытачивал на станках в приисковых мастерских инструмент и детали. Раз попалась ему на глаза журнальная схема вездехода. Изготовил запчасти, собрал — не получилось. Следующий собирал уже без всяких журналов, и на нем исколесил всю окрестную тундру. С середины девяностых началась совсем другая жизнь. Кому были нужны золотые руки Талменева, если на зеленом фоне стодолларовых упаковок потускнел даже блеск благородного металла. Бульдозера старателей срывали под полигон весь приисковый поселок на Куларе, а вместе с ним школу, больницу, дома, чтобы без лишних затрат взять последние куларские золотые «сливки». Тем временем у Талменевых в Северном, куда они переехали после Кулара, с 1995 года росла внушительная задолженность по зарплате — «сальдо». У Любы — в ЖКХ. У Саши — на передвижной газотурбинной электростанции. Да и не только у них одних. «Если кто-то соглашается работать бесплатно — это его проблемы. Не дождутся они, чтобы я им свои деньги оставил», — рассуждал тогда, в первый вечер нашего знакомства, Саша Талменев за праздничным по здешним меркам ужином — пельменями и икрой северной рыбы — ряпушки. Рыба для тех, кто ловить умеет, — здесь самая вкусная и здоровая пища. Поднадоела, конечно, не без того. Но ничего не поделаешь. Крупы с мышиным пометом гораздо хуже. Или мясо, например. Лежало на штольне. Говорят, что с 1972 года. Выдали. Получили. Отделили грибок и плесень. От пятнадцати килограмм осталось семь, но для мясорубки вполне кондиционных. «Так оставаться здесь? — продолжал размышлять о собственном будущем Талменев. — Жить охотой и рыбалкой? Теплицу с баней построить? Построю, конечно. Только и это не выход. Здесь уже не жизнь. Смотри: комбинат закрылся, прииски помельче — тоже. Народ, худо-бедно, за эти годы разъехался. А зверья, рыбы, даже грибов меньше стало. Оленьи стада давно обходят эти места стороной. Зато волков развелось — никогда их столько не было».
Странный был этот ужин. Хозяйка подала на стол, а сама к еде так и не притронулась. Только кипяченую воду пила — с того дня, как Люба объявила очередную голодовку, прошло уже суток десять. Саша — ел. Ему голодовка предстояла недели через две. Лет десять назад кому сказать — не поверили бы. Северяне, для которых вкусно и много поесть — первое дело, держат голодовку. Но сегодня выбирать не приходится. Как в зоне. Только вместо «колючки» по периметру голая заснеженная тундра. А голодовка — это бунт. Первый раз голодали в ноябре 1999-го. Три коммунальщицы. Семь энергетиков. Тяжело было только первые дни. Потом привыкли, будто все годы на одной только кипяченой воде и жили. Точно так же и воду таскали, и дрова кололи, и обеды детям готовили. Голодовка становилась такой же нормой жизни, что и «удобства» Северного. Но дней через сорок, у троих потеря координации, клекот вместо слов в горле, и закономерный финал — больничная койка и капельница. Большие начальники, конечно, о голодовке слышали. Когда напоминали, морщились. В итоге постановили: голодовка — личное дело каждого. В общем, как сказал однажды в Северном зампред республиканского правительства: «Не берите на понт».
А никто и не думал «понтоваться». Но если президент Путин своего всегда добивается, то почему бы Диме Жукову из поселка Северный не попробовать? Ему-то поменьше надо: «У меня сейчас только одна мечта — чтобы мои дети когда-нибудь до отвала наелись жареной картошки». Вот только когда Жуковы накормят своих мальчишек — неизвестно. Передвижная газотурбинная станция, где Дима работал начальником смены, после развала «Куларзолота» стала собственностью РАО «ЕЭС». Пока в Москве получали со станции свои дивиденды, а местное ЖКХ перепродавало полученную с «газотурбинки» электроэнергию, накручивая на тариф энергетиков минимум триста процентов, в больших и малых кабинетах царили нега и благодушие. Изредка стравят старателей с энергетиками — и на заслуженный отдых, силы восстанавливать. Заволновались позже. Только волнуйся не волнуйся, а железо — не человек: ему разве объяснишь, почему три года денег не дают. Оно ведь запчастей, капремонта требует. Станцию закрыли сами энергетики в 1998 году. Шутки шутить с собственной жизнью желающих не было. В таком состоянии искры бы хватило. А ведь там газы, солярка... Был негласный приказ — газотурбинщиков на работу не брать. Народ, разумеется, косился — жить без света никому не хотелось. Потом пригнали полураздолбанные дизеля, вычертили график веерных отключений. И снова тишина. Теперь точно отдохнут. С 6 марта этого года поселок обесточили полностью. Думаю, что навсегда.
Согласно постановлению якутского правительства о ликвидации Северного к лету 2000 года в поселке закроют больницу, школу, почту, муниципальный магазин. Коммерсанты уже сделали последний завоз в свои магазины. Весной, когда разольются помойки с нечистотами и растают ледники прорвавшейся канализации, люди лишатся последнего — воздуха. «Если нынешняя тенденция по сокращению задолженности зарплаты сохранится, то мы эту проблему через два года решим. За редким исключением», — говорит мне Георгий Федоров, нынешний глава администрации Усть-Янского улуса. Спросил бы он тех, кто пять лет ждет свое, заработанное, согласны ли они еще подождать. Или стать редким исключением. Представляю, что бы ему ответили. Люди-то знают, что один из основных финансовых источников закрытия поселка — долги старательских артелей за коммуналку и электроэнергию. Сколько уже возвращенных долгов то же Министерство ЖКХ Якутии «своим», близким к Якутску, структурам переуступило — и не сосчитаешь. Минимум с двумя третями коммунальщиков и энергетиков Северного рассчитаться можно было. А теперь «золотари» все, что у них было, давно вложили в следующий сезон. Когда они у Комдрагмета за новое золото получат? Хорошо, если к новому году. «Проблем нет. Я предлагаю из Северного переехать в Нижнеянск, Усть-Куйгу, — раскипятился тогда глава администрации. — Основной массе предлагаю Депутатский. Квартиры есть. Какая разница, где ждать? И пусть хоть каждый день ходят в администрацию». Слушал я его, а сам в уме подсчитывал, что свободных квартир в райцентре Депутатском, особенно в кварталах, так и не восстановленных после аварии 1993 года, для беженцев из Северного, пожалуй, хватит. Только как они там жить будут? А еще я думал, что на роль главного злодея Георгий Николаевич Федоров, пожалуй, не тянет. Нелегко ему. Сам признался в своей беспомощности: «Сколько денег у хозяина улуса — столько и власти». Его можно было бы даже пожалеть, но... Неужели начальник Устьянья не знал о миллиарде с лишним «старых» рублей, которые глава устьянского ЖКХ «выбил» в Минфине республики «под высвобождение работников» и отправил на счета мало кому известной фирмы?... Нет, все-таки прав Игорь Савченко, юрист из Депутатского, что в основе катастрофы в Северном, да и всего Устьянья, лежат три принципа — безалаберность, некомпетентность, безответственность. Я бы добавил еще и алчность.
Мужики спиваются. Распадаются семьи. Выпускники поселковой школы не могут продолжить учебу. «Третий участок», как называют в Северном кладбище, регулярно пополняется свежими могилами. Люди умирают тихо. Не от напалма и артобстрелов. Но тоже из-за больших денег. Где-то на другом краю света из-за больших денег пустыню превращают в цветущий оазис. А здесь богатейшую по своим ресурсам территорию — в пустыню. Поэтому даже олени бьют теперь свои тропы подальше от гиблых мест. Да что там олени. Восточная Якутия площадью в семь-восемь Франций с каждым отъезжающим или спивающимся человеком постепенно «откалывается» от России. Задумался кто-нибудь об этом? Зачем? Трон-то на месте, на иллюзию никто не покушается. Хочешь — золото качай, хочешь — радиоактивную помойку обустраивай. Мертвое царство все стерпит.
Над центральным проспектом Якутска этой зимой натянули транспарант с очередной цитатой из Михаила Николаева, президента Республики Саха (Якутия): «Мы дадим своим детям сильные крылья и с любовью проводим в третье тысячелетие». Прочитал бы это восьмилетний Иван Жуков. Интересно, какими вопросами он бы забросал взрослых? При сохранившемся «статус-кво» вряд ли он пойдет на следующий год в школу. В Депутатский, в интернат, куда и раз в полгода съездить и навестить ребенка — большая проблема, его родители не отправят. А пока Ваня Жуков таскает из школы «пятерки», кочегарит уже, как взрослый, печку и постоянно озадачивает окружающих своим «почему». Он и меня перед моим отъездом из Северного пытал: — В Москве вода есть? Свет не отключают? И печку топить не надо? — Конечно, все есть. И у вас скоро тоже все будет. — Ничего у нас не будет. Мы отсюда, наверное, никогда не уедем.
Игорь БЕДЕРОВ, наш спецкор Северный — Депутатский — Якутск — Москва 15.05.2000
Мы уезжали в ноябре 1994 даже контейнер успели отправить. За людей обидно до слез, как же так можно? Короче просрали великую страну променяли на кока-колу, с кого спросить? Горько...
Талменевы- мои родители, трудное было время. Вспомнишь-вздрогнешь. В то время меня с маленьким сынишкой мать с отцом отправили к сестре под Якутск, (где я долго привыкала к тому, что дома тепло, есть свет и не надо топить печку), а сами мерзли, голодали...
Прочитайте! Это боль о тех,чьи мечты рухнули. Мороз по коже, что пришлось перенести людям, в ком вера жила. Только русский мужик может верить в справедливость так самоотверженно, "своих не отдам", а его уже давно-давно обобрали целевые чеки, вклады в сбербанках, кукишь Чубайса - ваучер и спираль инфляции к 1999 году. А эти люди продолжают верить и жить верой, губя последнее здоровье голодовкой. Нам, выживавшим в экстримальных условиях, эти люди близки и понятны. И из последних сил мы тоже хотим верить, что алчность и черствость властьпридержащих будет наказана. И мне приятно, что люди на сайте шутят больше, чем плачутся. Значит нас не просто задушить. Хотелось бы еще прочитать статьи Игоря Бедерова. Разместите , пожалуйста, на любую тему.
я шокирован прочитанным!!!!! Прожили на севере больше 6 лет, поселок Разведка не далеко от Кулара. в 91 году уехали, отец остался до работать и не вернулся... Ктото что то знает про этот поселок??
Отлично-Это за статью,А ужасно- это то ,что сделали с нами!..Все хорошее,лучшие годы связаны с севером! Ехали с чемоданом кожаным,а оттуда с хреном отмороженным...
